Без году неделя, мой свет, двадцать две смс назад мы еще не спали,
сорок - даже не думали, а итог - вот оно и палево, мы в опале, и слепой
не видит, как мы попали и какой в груди у нас кипяток.
Губы болят, потому что ты весь колючий; больше нет ни моих друзей,
ни твоей жены; всякий скажет, насколько это тяжелый случай и как сильно
ткани поражены.
дальшеИзраильтянин и палестинец, и соль и перец, слюна горька;
август-гардеробщик зажал в горсти нас, в ладони влажной, два номерка;
время шальных бессонниц, дрянных гостиниц, заговорщицкого жаргона и
юморка; два щенка, что, колечком свернувшись, спят на изумрудной траве,
сомлев от жары уже; все, что до - сплошные слепые пятна, я потом отрежу
при монтаже.
Этим всем, коль будет Господня воля, я себя на старости развлеку:
вот мы не берем с собой алкоголя, чтобы все случилось по трезвяку;
между джинсами и футболкой полоска кожи, мир кренится все больше, будто
под ним домкрат; мы с тобой отчаянно непохожи, и от этого все забавней
во много крат; волосы жестким ворсом, в постели как Мцыри с барсом, в
голове бурлящий густой сироп; думай сердцем - сдохнешь счастливым
старцем, будет что рассказать сыновьям за дартсом, прежде чем начнешь
собираться в гроб.
Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид. Мне
плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит. Я планирую
пить с тобой ром и колдрекс, строить жизнь как комикс, готовить тебе
бифштекс; что до тех, для кого важнее моральный кодекс - пусть имеют
вечный оральный секс.
Вот же он ты - стоишь в простыне как в тоге и дурачишься, и куда я
теперь уйду. Катапульта в райские гребаные чертоги - специально для
тех, кто будет гореть в аду